Как влияет террор на украинское сопротивление – сдерживает или усиливает? Данные опроса из осажденной Украины

Вторжение в Украину, похоже, идет не совсем по плану Кремля. Как и во время Второй чеченской войны, российские войска прибегли к террору в отношении мирных граждан, надеясь, что украинцы сложат оружие. Террор принимает различные формы – от бомбардировок жилых домов до расстрелов эскадронами смерти.

Но достигнет ли подобное насилие намеченной цели или—напротив—укрепит готовность украинцев к сопротивлению?

Фото:: Мурал в Киеве. Фото: Димитер Тошков

Чтобы ответить на этот вопрос, мы опросили более 1000 украинцев посредством онлайн-опроса в течение третьей недели войны с тем, чтобы сформировать репрезентативную выборку городского населения (подробности об опросе приведены в конце этого поста).

Сначала мы попросили респондентов сообщить, как часто они, члены их семей или близкие друзья и знакомые подвергались прямым нападениям со стороны российских или пророссийских сил (с применением огнестрельного, артиллерийского или другого оружия) в период с 24 февраля 2022 г. по дату опроса. Краткий итог ответов: 20% опрошенных сообщили, что подверглись нападению как минимум один раз, 36% сообщили о нападениях на свою семью или близких друзей, а 59% — о нападениях на знакомых.

Далее мы попросили респондентов рассказать о своих намерениях участвовать в различных формах сопротивления. 75% сообщили о намерении (отвечая «весьма вероятно», «умеренно вероятно» или «скорее вероятно») работать волонтерами, помогая жертвам войны, 80% —о намерении оказывать невоенную поддержку украинским силам, 47% — о намерении участвовать в военных действиях на укрепленных оборонительных позициях, а 49% —участвовать в  боевых действиях против российских или пророссийских сил в открытых боях.

Возвращаясь к нашему основному вопросу, следует отметить, что мы выявили достоверную статистическую связь между насилием и намерением сопротивляться. Хотя наш анализ является предварительным (и еще не получил экспертную оценку), он показывает, что чем больше средний респондент подвергается нападениям со стороны российских/пророссийских сил, тем выше вероятность того, что он присоединится ко разным видам сопротивления. Например, среди тех, кто, по их словам, никогда не подвергался нападению со стороны вторгшихся сил, 48% имели намерение вступить в открытые бои против российских или пророссийских сил — по сравнению с 55% среди тех, кто подвергся нападению хотя бы один раз, и 65% среди тех, кто подвергался нападениям более 10 раз.

Половину нашей выборки составляют женщины. Как следует из результатов исследования, украинские женщины и мужчины почти в равной степени сообщали о готовности участвовать в ненасильственных формах сопротивления для поддержки украинских сил: 78% и 81% соответственно. Однако, по сравнению с женщинами, мужчины гораздо чаще сообщали о намерениях участвовать в боевых действиях на оборонительных позициях (27% против 69%) и в открытых боях (28% против 72%). Примечательно, что связь между насилием и намерением к сопротивлению одинаково сильная у мужчин и женщин в отношении всех видов сопротивления (включая военные действия на оборонительных позициях и открытые бои).

Паттерны украинских данных перекликаются с другими нашими текущими исследованиями политических репрессий и насильственного сопротивления. Опросы белорусов, венесуэльцев и никарагуанцев показывают, что опыт репрессий (например, задержания или избиения полицией за политическую деятельность) напрямую связан с намерениями участвовать в насильственном сопротивлении. Изучив обобщенные данные из других 65 стран, мы также обнаружили, что люди, считающие, что в их странах усиливаются политические репрессии, с большей готовностью участвуют в насильственном сопротивлении репрессиям.

Почему политические репрессии или агрессия иностранных сил мотивируют к возмездию? Предположительно, агрессоры и диктаторы полагают, что тяжелые потери и испытания (например, разрушение жилых домов) или страх перед физическими страданиями и смертью должны приводить к отказу от сопротивления. Эта идея изложена также в некоторых академических исследованиях репрессий, в которых предполагается, что готовность людей к выражению несогласия зависит в первую очередь от рациональных расчетов рисков. Несомненно, насилие вызывает страх у обычных людей (см. данные этого исследования). Тем не менее, бомбежки домов, травмирование или убийство близких также вызывает сильные эмоции, такие как гнев или презрение. Психологические исследования показывают, что эти эмоции являются ключевыми мотивами участия в коллективных действиях, в том числе насильственных. Психологические силы, которые мы, будучи сторонними наблюдателями, часто недооцениваем, вероятно, подталкивают людей к рискованному поведению, даже когда рациональные соображения предрекают мрачные перспективы.

Основные психологические процессы, лежащие в основе инакомыслия и неприятия политических репрессий внутри страны, вероятно, аналогичны тем, которые лежат в основе сопротивления иностранному военному вторжению (например, ярость в ответ на насилие). Тем не менее, эти два типа сопротивления, вероятно, имеют и другие отличительные мотивы. Очевидно, что украинцы воюют не только потому, что они стали жертвами военной агрессии (как показывает наш опрос), но и потому, что имеют твердые убеждения (например, о свободе и независимости) и отождествляют себя со своей страной и народом.

Будут ли украинцы, заявляющие во время опроса о намерении воевать, воевать на самом деле? Масштабные психологические исследования показывают, что заявления людей о своих намерениях имеют связь с тем, что они делают на самом деле, хотя эта взаимосвязь не стопроцентна. Следует признать, что о намерениях участвовать в очень рискованных действиях, таких как война, мы знаем не так много. Некоторые исследования показывают, что намерения участвовать в рискованных коллективных действиях (например, участие в забастовке) действительно взаимосвязаны с реальным поведением, и, по крайней мере, одно исследование сообщает о взаимосвязи между заявленной и фактической готовностью жертвовать своей жизнью среди бойцов на передовой. Мы считаем, что наиболее оптимально концептуализировать количественные показатели намерений (т. е. показатели, которые мы использовали в Украине) как индикаторы мотивации людей. Хотя мотивы и не переводятся автоматически в фактическое поведение, они указывают на его вероятность.

Хотя наш анализ является предварительным, мы считаем, что он содержит два важных посыла тем, кто вовлечен в продолжающуюся войну. Во-первых, мотивация украинского народа бороться с оккупантами экстраординарна. То, что украинцы будут яростно защищать свою землю, — это не просто политическое заявление украинского руководства для сдерживания российских войск: об этом сообщают сами простые украинцы. Во-вторых, ожесточение, с которым будут сражаться украинцы, будет расти пропорционально террору, направленному против них. Отсюда следует, что продолжение агрессии контрпродуктивно для агрессора и обернется лишь дальнейшей гибелью мирных жителей, военных и колоссальными материальными потерями для обеих сторон. Исходя из наших данных, мы считаем очень маловероятным, что эта цена заставит украинцев сложить оружие.

Сотрудница Info Sapiens Татьяна Кобылинская работает в Киеве во время бомбежек с тревожным чемоданчиком под рукой. Фото: Татьяна Кобылинская

Опрос проводился в режиме онлайн на украинском и русском языках с 9 по 12 марта 2022 года украинским исследовательским агентством Info Sapiens. Агентство сформировало общенациональную репрезентативную выборку населения Украины в возрасте от 18 до 55 лет в населенных пунктах с населением не менее 50 000 человек. Всего было опрошено 1081 человек. Представленные выше статистические данные были получены с использованием весовых значений выборки с целью представления структуры населения. Исследование проведено при поддержке премии Александра фон Гумбольдта профессору Марку ван Вугту.

  • Генрикас Бартусевичус, старший исследователь Института исследования мира г.Осло (PRIO)
  • Гонората Мазепус, доцент факультета безопасности и глобальных отношений Лейденского университета
  • Флориан ван Левен, доцент кафедры социальной психологии Тильбурского университета
Share this: